Фактически в эти годы был отчасти пересмотрен один из заветов Дэн Сяопина: «не высовываться», «держаться скромно», «не поднимать флага». Не скроем: ослабление государства в других странах было одной из внешних причин китайского подъёма. В целом Китай нельзя охарактеризовать ни одним из принятых в современных классификациях стран термином.

Производя по-капиталистически, Китай ставит цель сокращения разрывов в доходах населения. Коэффициент Джини в этой стране в январе 2013 года составил 0,474, что примерно соответствует среднемировому уровню. Хозяйственный подъём Китая, который продолжается больше трети века, привычно связывают с именем Дэн Сяопина.

В Китае такой подход называют слепым копированием. Уходя корнями в крестьянское миропонимание, китайская реформа конца 1970-х годов фундаментально отличалась от гайдаризма бережным отношением к национальному хозяйству.

СТАЛИН И.В. ИТОГИ ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ

Он просто хорошо понимал цену прочного государства, помня по годам революционной молодости, как Китай «превратился в груду песка». Из идей «эпохи суровой борьбы» удавалось извлекать пользу для «эпохи мира и развития», не вызывая чрезмерных трений между слоями и поколениями в обществе.

Исследователи роли Дэн Сяопина в подъёме Китая отмечают прежде всего его политический талант, который в полной мере проявился во внутригосударственной деятельности. Из полуизолированной, казалось, надолго отставшей страны Китай превратился в мировую державу, чьё растущее влияние на международной арене вызывает теперь у многих уважение, а у кого-то – раздражение. Одним из заветных желаний Дэн Сяопина было дожить до восстановления суверенитета Китая над Гонконгом.

Продуктивной для понимания социологии подъёма Китая представляется мысль, высказанная А.В. Меликсетовым. Известный китаевед-историк считал неверным представление, что в КНР «начали с экономики». Заметим здесь и ещё один важный момент. Это представление многое объясняет в ходе китайских реформ, отношениях «скал» мощного современного госсектора с рыночным «морем».

В глобализации в Китае с самого начала различали угрозы и возможности. С одной стороны, она воспринималась как «мировая экономическая война, от которой никуда не денешься», с другой – как «взаимодействие, в котором выгоду получают обе стороны». При этом Пекин продолжил селективную политику в отношении прибывавшего в страну иностранного капитала, особенно строго контролируя портфельные вложения. Самое хорошее на рынке не продают, его можно только украсть или придумать самим», – имплицитное и давнее кредо политики страны в области приобретения зарубежных технологий.

Но к услугам Пекина была ещё и огромная зарубежная диаспора, и превосходно поставленная работа по промышленному шпионажу, дополненная в новом веке чуть ли не дивизией хакеров.

Страна теперь на втором месте в мире по вложениям в НИОКР и её постиндустриальный рывок не за горами. В Китае же государственные (акционерные) межотраслевые концерны, тесно связанные с исследовательскими организациями, остаются и двигателями национальной экономики, и агентами внешней экспансии.

Но у неё в Китае есть ещё одно преимущество: гигантский внутренний рынок – даже если считать таковым только городское население. Забавный пример – усовершенствованная стиральная машина, получившая название «Дадигуа» (Большой батат), с успехом предложенная богатевшим крестьянам в 1998 г. фирмой «Хайэр». И вместе с тем суть китайских реформ может быть сведена к решительному отказу от всякого рода унификаций. Стоит заметить, что в пропорции между современным (частичный синоним – внешнее), переработанным современным и традиционным в Китае, пожалуй, преобладает переработанное современное.

Анатомия китайского подъема и его мировое значение (критика цивилизационного дискурса)

В современном Китае политика во многом сохраняет примат над экономикой. Капитализм» и «социализм» успешно перерабатываются Китаем, зачастую выступая сугубо в инструментальном виде. Поэтому модернизационная проблематика в обыкновенной для развивающихся стран постановке уже не актуальна и в значительной мере перешла в разряд сугубо внутренних вопросов.

Она подробно описана А.В. Виноградовым, остановимся только на двух моментах. Смехотворность подобного подхода к эмпирическому (натурфилософскому) в своей древней основе Китаю уже была показана А.И. Кобзевым. Смущает и деление мира на отдельные «цивилизации», занявшее многие умы в XXI веке. Раньше как-то неплохо обходились «мировой цивилизацией» и национальными культурами.

Работа с «цивилизациями» в означенной сфере таит не только теоретические опасности, вытекающие из принципа экономии мышления. Представляя мир в качестве совокупности «цивилизаций» – китайской, индийской, западноевропейской, американской, российской, – мы рискуем.

В какой-то мере С. Хантингтон нас «купил», заставив копаться в этно-культурном, а также «духовном и возвышенном». Знамя Китая не упало, а после обидной для гегемона документальной фиксации долга правительства США по обязательствам Фанни Мэй и Фредди Мак случилась агрессия держав в Ливии (2011).

Глава 39. Основные направления в развитии культуры Западной Европы в XVI — первой половине XVII в. (Чиколини Л.С.)

В Китае с давних времён власть очень выручают точные и ёмкие формулировки политических установок. О поразительном сходстве постиндустриального творца с новым человеком из Программы КПСС одному из нас как-то довелось писать в НГ, разбирая взгляды В. Иноземцева. Теперь же, десятилетие спустя, «сусловско-гарвардский» схематизм («платонизм»), изображённый Н. Талебом в «Чёрном лебеде», похоже, окончательно побеждён и теоретически, и практически.

Китайский случай интересен и в другом отношении. Между прочим, по одному из опросов, проведённых в Британии, главным изобретением человечества в ХХ веке был признан не самолёт, не спутник, не компьютер и даже не реактор.

Читайте также: